Плевать на нирвану. Моя сансара - крутая.
несколько положительных отзывов от моих доморощенных критиков - это ли не повод гордиться? вверяю критику профессиональному
читать дальшеЯ знаю только твое имя
(События можно считать вымышленными, а совпадений с реальными людьми вы все равно не заметите)
Я видел, как она менялась. Как на жесткое, всегда сосредоточенное лицо ложилась тень и в обычно непроницаемых глазах лишь долю секунды я видел ее боль. Боль такой жестокой и огромной потери, что казалась невыносимой для обычного человека. Тогда мне хотелось обнять ее, согреть, как ребенка укачать на руках. Но она никогда бы этого не позволила. Затем она вновь становится прежней.
Она никогда не плачет и никогда искренне не смеется. Она прекрасна, она даже красивее, чем вы можете себе представить. Я не знаю, почему она со мной, ведь я ей совсем не ровня, и уж конечно она меня не любит. Порой она вообще меня не замечает. Я не знаю ничего о ее прошлом, не знаю, что сделало ее такой. Быть может, она была такой всегда. Она холодна и жестока, ею всегда руководит холодный расчет. Она очень чутко спит, даже во сне она никогда не позволяет себе быть слабой. Если бы я не видел ее другой, я бы наверное решил, что она вообще ничего не чувствует.
Она.
Она – это все, что есть у меня. Я люблю ее, как никого не любил в этой жизни. Пожалуй, я вообще никого не любил кроме нее. Я не знаю, почему до сих пор говорю о ней в настоящем времени. Вчера ее не стало.
Утром как всегда она ушла не попрощавшись и не сказав ни слова. Я уехал на работу. Что происходило в это утро я не помню, потом раздался телефонный звонок.
− Мистер Стивенсон? − произнес чужой ледяной голос. Вероятно, я тогда уже все понял.
− Да, я… Что-то случилось?
− Ваша жена попала в аварию. Она в госпитале Сейнт-Джеймс. Врачи делают все возможное, но ее состояние очень тяжелое. Вам надо поторопиться, если…
Но я не успел. Меня проводили в какую-то палату. Я бы никогда не смог поверить, что бесформенный сверток на узкой кушетке – это и есть Анна. Кто-то откинул покрывало с ее лица, просил что-то подписать, уточнить, действительно ли это она… Но это была не она. Никогда я не видел ее такой. На ее щеке и подбородке запеклись темно-бурые кровавые пятна, а кожа над бровью рассечена, точно тонким лезвием. Но ее лицо спокойно, она уснула, как ребенок, ей снится счастливый сон, вот-вот она проснется, улыбнется мне и заключит меня в объятья, она поцелует меня и больше никогда не отпустит. Неужели это и есть ее истинное лицо, или это лишь игра моего воспаленного воображения, или жестокая шутка смерти? И меня словно поразило молнией − такую я не полюбил бы ее. Никогда. Это не она. Я не рискнул откинуть покрывало и увидеть ее тело, изломанное и изуродованное грубыми швами.
− Мистер Стивенсон, я понимаю, но Вы должны подписать это, − слова доходили до меня откуда-то издалека, они словно были обращены не ко мне. − Вы подтверждаете, что эта женщина − Анна Стивенсон, ваша жена?
Я молча что-то подписал, кажется, я выронил папку на пол.
− Вы… − мне показалось, чей-то голос вдалеке дрогнул. − Вы знали, что Ваша жена беременна?
Должно быть, они решили, что я повредился рассудком. Я что-то бормотал о том, что должен забрать ее отсюда, что ей нельзя быть слабой. Это единственное, что я мог для нее сделать – не позволить им надругаться над ее телом. Единственный раз, когда она не могла сама защитить себя, я должен был сделать это для нее, я должен был забрать ее оттуда, не позволить им ее касаться, не позволить им даже видеть ее, не позволить им…
Я очнулся только сегодня утром, должно быть, меня накачали какими-то лекарствами. Я не сделал для нее ничего. Я должен был ее спасти, я мог это сделать - и не сделал. Но я не чувствую никакой вины, ничто не терзает меня. Ведь и она меня обманывала: она всегда была доброй и любящей, но скрывалась под маской жестокости. Теперь ее маска растаяла – и не осталось ничего. Добро в себе она сама погубила, а ее зло умерло вчера вместе с ней. У нас мог бы быть ребенок… Нет, не мог бы. Все так, как и должно было быть.
Что ж, Анна, завтра утром мы с тобой простимся, а вечером я отправлюсь вслед за тобой. Но я буду тебе уже не нужен, ведь там ты снова встретишь того, кого когда-то потеряла.
Вы ждете какой-то морали в это истории, не так ли? Но ее нет. И в самом деле, какая же тут может быть мораль? Любая жизнь, какой бы удивительной и выдающейся она ни была, рано или поздно заканчивается. Все, что мы чувствовали, все, чем мы жили, умирает вместе с нами. Все наши тайны навсегда пребудут сокрытыми во тьме. Все, что остается – прах земной. Но и он развеется со временем.
читать дальшеЯ знаю только твое имя
(События можно считать вымышленными, а совпадений с реальными людьми вы все равно не заметите)
Я видел, как она менялась. Как на жесткое, всегда сосредоточенное лицо ложилась тень и в обычно непроницаемых глазах лишь долю секунды я видел ее боль. Боль такой жестокой и огромной потери, что казалась невыносимой для обычного человека. Тогда мне хотелось обнять ее, согреть, как ребенка укачать на руках. Но она никогда бы этого не позволила. Затем она вновь становится прежней.
Она никогда не плачет и никогда искренне не смеется. Она прекрасна, она даже красивее, чем вы можете себе представить. Я не знаю, почему она со мной, ведь я ей совсем не ровня, и уж конечно она меня не любит. Порой она вообще меня не замечает. Я не знаю ничего о ее прошлом, не знаю, что сделало ее такой. Быть может, она была такой всегда. Она холодна и жестока, ею всегда руководит холодный расчет. Она очень чутко спит, даже во сне она никогда не позволяет себе быть слабой. Если бы я не видел ее другой, я бы наверное решил, что она вообще ничего не чувствует.
Она.
Она – это все, что есть у меня. Я люблю ее, как никого не любил в этой жизни. Пожалуй, я вообще никого не любил кроме нее. Я не знаю, почему до сих пор говорю о ней в настоящем времени. Вчера ее не стало.
Утром как всегда она ушла не попрощавшись и не сказав ни слова. Я уехал на работу. Что происходило в это утро я не помню, потом раздался телефонный звонок.
− Мистер Стивенсон? − произнес чужой ледяной голос. Вероятно, я тогда уже все понял.
− Да, я… Что-то случилось?
− Ваша жена попала в аварию. Она в госпитале Сейнт-Джеймс. Врачи делают все возможное, но ее состояние очень тяжелое. Вам надо поторопиться, если…
Но я не успел. Меня проводили в какую-то палату. Я бы никогда не смог поверить, что бесформенный сверток на узкой кушетке – это и есть Анна. Кто-то откинул покрывало с ее лица, просил что-то подписать, уточнить, действительно ли это она… Но это была не она. Никогда я не видел ее такой. На ее щеке и подбородке запеклись темно-бурые кровавые пятна, а кожа над бровью рассечена, точно тонким лезвием. Но ее лицо спокойно, она уснула, как ребенок, ей снится счастливый сон, вот-вот она проснется, улыбнется мне и заключит меня в объятья, она поцелует меня и больше никогда не отпустит. Неужели это и есть ее истинное лицо, или это лишь игра моего воспаленного воображения, или жестокая шутка смерти? И меня словно поразило молнией − такую я не полюбил бы ее. Никогда. Это не она. Я не рискнул откинуть покрывало и увидеть ее тело, изломанное и изуродованное грубыми швами.
− Мистер Стивенсон, я понимаю, но Вы должны подписать это, − слова доходили до меня откуда-то издалека, они словно были обращены не ко мне. − Вы подтверждаете, что эта женщина − Анна Стивенсон, ваша жена?
Я молча что-то подписал, кажется, я выронил папку на пол.
− Вы… − мне показалось, чей-то голос вдалеке дрогнул. − Вы знали, что Ваша жена беременна?
Должно быть, они решили, что я повредился рассудком. Я что-то бормотал о том, что должен забрать ее отсюда, что ей нельзя быть слабой. Это единственное, что я мог для нее сделать – не позволить им надругаться над ее телом. Единственный раз, когда она не могла сама защитить себя, я должен был сделать это для нее, я должен был забрать ее оттуда, не позволить им ее касаться, не позволить им даже видеть ее, не позволить им…
Я очнулся только сегодня утром, должно быть, меня накачали какими-то лекарствами. Я не сделал для нее ничего. Я должен был ее спасти, я мог это сделать - и не сделал. Но я не чувствую никакой вины, ничто не терзает меня. Ведь и она меня обманывала: она всегда была доброй и любящей, но скрывалась под маской жестокости. Теперь ее маска растаяла – и не осталось ничего. Добро в себе она сама погубила, а ее зло умерло вчера вместе с ней. У нас мог бы быть ребенок… Нет, не мог бы. Все так, как и должно было быть.
Что ж, Анна, завтра утром мы с тобой простимся, а вечером я отправлюсь вслед за тобой. Но я буду тебе уже не нужен, ведь там ты снова встретишь того, кого когда-то потеряла.
Вы ждете какой-то морали в это истории, не так ли? Но ее нет. И в самом деле, какая же тут может быть мораль? Любая жизнь, какой бы удивительной и выдающейся она ни была, рано или поздно заканчивается. Все, что мы чувствовали, все, чем мы жили, умирает вместе с нами. Все наши тайны навсегда пребудут сокрытыми во тьме. Все, что остается – прах земной. Но и он развеется со временем.
@темы: тварьчество